[Planewalker]

Капель - очень тихий городок тёмных душ в одной из пещер Пандемониума. Отрезанный от остальной мультивселенной, живущий по своим законам и принципам. И со своими, пусть мелкими, но фракциями. И у каждой фракции, конечно, есть лидер. Выросший за пределами Капели, получивший свои шрамы убеждений в Большом Мире, выбравший путь, который привёл в этот мирок. Как они стали такими и во что они верят. Надеюсь, не поленюсь описать хоть половину фракций.

Саттар. Часть первая - старый сон, приснился в душной комнате с ночной бабочкой, шуршащей на стене.

осторожно, валяется для себя, нифига не редактировано

Это был сон не обо мне. Девушка, которую я видела, была ниже меня ростом, с короткими красноватыми, крашенными волосами. Голос её был выше и тоньше, кожа бледнее и с другим оттенком. Она носила дурацкие длинные платья, тёмно-коричневые, бархатные с шёлковыми вставками. Она была дочерью то ли какого-то имперского чиновника, то ли посла – какая разница, она просто направлялась из одного города в другой в чужой стране, которую не знала. Отец дал ей свиту и телохранителей – каких смог найти в незнакомом городе, и вся их надёжность была в том, что они из разных банд и потому не смогут договориться, кому достанется добыча, если они её предадут. Девчонка - лет 17-18 – боялась свою собственную охрану, но только тогда, когда не забывала, что ей следует. В оставшееся время она, вечно скучавшая в доме отца под присмотром слуг и нянечек, просто пыталась нахвататься впечатлений до того, как её запрут снова. И были земли, красивые, как старые мечи, и умирающие, как букет чайных роз. И были земли нищие, как талантливый музыкант, и мрачные, как мёртвые коряги на берегу цветущего озера. Какая разница, в одном из ущелий на них напали, и они не смогли отбиться.
Охрана частью была убита на месте, остальные разбежались, как и слуги. Девчонка очень долго пыталась открыть медную защёлку на своем паланкине и вылезла, когда остатки их маленького каравана были окружены. Перед паланкином, не давая просто затоптать её внутри, с обнажённым мечом стоял только один её охранник. Высокий, молодой, очень тощий головорез, весь угловатый, в кое-как держащемся на ремнях кожаном панцире, из-под которого торчала разноцветная, грязная накидка – просто тряпка с дыркой для головы. Он стоял, широко расставив ноги в заляпанных кровью и грязью чёрных штанах, и хмуро и гадко ухмылялся, выпячивая поросший редкой щетиной подбородок. Ему кричали, чтобы он ушёл, ему кричали, что оставят жизнь, а он только ухмылялся и смотрел глазами беспризорного голодного пса.
Он успел убить троих, прежде чем его скрутили. Его избили до четверть смерти и, плюнув в лицо, сказали, что оставляют жизнь, потому что его ждёт кое-что похуже смерти. Его и дрожащую девушку приволокли в просторную полутёмную комнату, на стенах её висели свитки, тончайшие белопенные сети, похожие на паутину, и диковинные разноцветные предметы, названий которых девушка не знала. Здесь было много забитых книгами шкафов, заваленный бумагами стол и гладкий пол из блестящей чёрной древесины, в который её ткнули лицом. Она боялась поднять голову, пока старческий голос не сказал –
«Встань, дитя»
И низенький старичок с добродушными морщинками и жёсткими, как блестящий пол, глазами сказал, что это великое хранилище знаний. Он говорил много слов, но девушка со страха поняла только, что этот орден обучает послушников и выпускает только тех, кто сдаст экзамен. По его слову девушка подошла к висящему над столом длиннющему списку и посмотрела на него – там были названия книг, стольких книг, сколько она и вообразить не могла. И старик сказал, что она должна будет знать их все наизусть – тогда она выживет и сможет уйти. Иначе она должна будет всю жизнь добывать уголь в чёрных шахтах, и таскать руду, и гнить заживо. Это ад, который нужен, чтобы процветал рай знаний, сказал старик. Он спросил, согласна ли она учиться? Давясь слезами, она закивала, чуть не вывихнув шею.
Старик улыбнулся и, сложив кончики пальцев вместе, повернулся к скрученному на полу телохранителю. Он сказал, что такая верность охранника достойна награды и что он не отправится в шахты, а сможет учиться вместе со своей госпожой. Не раскрывая глаз, распростёртый на полу головорез медленно изогнул трижды рассечённую бровь. Потом поднял веки, и взгляд его был спокойным и в то же время диким, каким бывает у никогда не знавших цепей больших собак.
«Во-первых, я не умею читать.» ровно сказал он, старик перебил его – он сможет быстро выучится, если захочет, но парень невозмутимо закончил.
«Во-вторых, мне плевать на эту девчонку. Я никому не предан.»
Почему же он дрался до последнего, спросил старик.
Потому что я нанялся на эту работу, ответил бывший охранник. А если я что-то делаю, я делаю это хорошо – и делаю это до конца.
Когда его утаскивали на рудники, его взгляд был по-прежнему спокойным и насмешливым.
Девушка начала учиться. Спала она в маленькой келье на краю скалы, основание которой терялось в тумане. Целыми днями она читала книги из того бесконечного списка. Эта девушка была не мной, в тот момент сна я почувствовала это ещё острее. Ей приходилось трижды, четырежды просто перечитывать станицы старых философских трактатов – просто чтобы понять, даже не запомнить. Она зубрила до рези в глазах. Она охрипла от повторений вслух математических формул. Ей очень тяжело давалось знание, но она хотела жить.
Когда голова её уже кружилась от чужих старых слов, она могла выйти на небольшую площадку перед своей кельей-пещеркой. Всё это ущелье, все его скалистые стены были усыпаны такими – полукруглыми веерами из тусклого белого, бежевого, розоватого и серого камня. Между ними были перекинуты мосточки – каменные или веревочные, дощатые или просто временные канаты, чтобы переползти с одного на другой. Дрожащая среди серебристого тумана паутина. Что было внизу, под туманом и дымкой, девушка не знала. Это было слишком далеко и бездонно.
Никто не следил за учениками в маленьких кельях – они могли заниматься чем угодно, без распорядка, но знали, что их ждёт экзамен на право жить. Некоторые не выдерживали и начинали перекупать у надсмотрщиков за рабочими вино – и спивались от собственной обречённости. Девушка была не из таких – она очень боялась умереть и отдыхала, только когда это действительно было уже невыносимо.
Однажды, когда она вот так переводила дыхание после чтения с рассвета, сидя на своём каменном веере, взгляд её зацепился за привязанного к обломку скалы человека. Так рабов наказывали за проступки, тяжелее удара плети, но легче публичного избиения. От полуночи до полуночи полувисели-полустояли несчастные, скрученные верёвками, без еды и питья, и девушка видела, что проходящие мимо рабочие частенько пинали их или просто плевали в лицо. Но сейчас, в лучах слепящего полуденного солнца, она узнала тощего пленника – это был тот охранник, что спас ей жизнь.
Девчонка заметалась. Ей было страшно, но что-то тянуло её к связанному человеку с запрокинутой головой. Даже не долг перед спасшим жизнь, как говорила себе девушка. Просто желание вновь увидеть что-то знакомое, что-то из той, прежней, беззаботно-скучающей жизни. Испуганно озираясь, девушка торопливо побежала по мосткам, лестницам и канатам.
Верёвки врезались в тело парня до крови. Ещё сохранившиеся на нём лохмотья не могли смягчить боли. Девушка непроизвольно разгладила ладонями бархатный подол – ей отдали её сундучок с одеждой и принадлежностями. На секунду ей стало стыдно, но потом она прогнала это чувство – у бандита было право учиться вместе с ней. Он предпочёл отречься, чем признать себя служащим кому-то.
Прежде чем она решилась что-то сказать, голова его тяжело упала на грудь. Пыльные чёрные пряди волос почти скрывали глаза – прищуренные, слезящиеся. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы наконец разглядеть её.
- А, это ты, - сказал сиплый, надсаженный голос, - чего тебе?
Девушка едва сдержала глупую фразу «Как ты тут?», но ничего умнее «За что тебя?..» так и не извергла. Парень фыркнул и сказал – за цепи. Постоянно рву. И лапу не подаю по команде. Девчонка округлила глаза – она знала, что над угольщиками издеваются надсмотрщики, но что за забава – подавать лапу?
- Если уж ты здесь, - сказал парень равнодушно, - может, развяжешь меня?
Девушка невольно отшатнулась, и её бывший охранник негромко хрипло рассмеялся.
Не бойся, сказал он. За это не наказывают. Каждый может его развязать, и за это ничего не будет. Просто если наказанного развяжут, он сможет бездельничать целый день. И никто не хочет освободить его, когда сам будет продолжать работать, а этот развязанный негодяй – прохлаждаться.
Пока он говорил, девушка, закусив губу, обошла камень. Верёвки были завязаны тройными узлами. Девушка посмотрела на побелевшие, выкрученные кисти парня и принялась растягивать путы. Узлы не поддавались – их завязывали сильные мужские руки, а у неё совсем не хватало сил. В раздражении она дёргала верёвку – и случайно ударила по ладони охранника. Длинные мозолистые пальцы даже не дрогнули, а парень не запнулся – он совсем не чувствовал отнявшихся рук.
Иногда некоторые из них, говорил бывший бандит-охранник, развязывают тебя за пару часов до полночи, когда общие работы уже давно завершены. И всё же ждут, чтобы ты был им благодарен и чувствовал себя обязанным.
Девушка с насупленной яростью мучила узел, теребя его уже зубами. Наконец верёвки подались и ослабли. Девушка торопливо распутала узы – и, тихонько охнув, парень упал на каменный веер. Медленно он вскинулся, но не встал – просто прислонился к скале, к которой был привязан, и сидел, прикрыв глаза. Чёрный клин ресниц дрожал, под глазами натягивались морщинки от боли, руки и ноги лежали бесполезными плетьми. Девушка испуганно смотрела на него, пока он, наконец, будто под давлением её взгляда, не приподнял тяжёлые веки и прохрипел
- Спасибо.
Если у тебя и были какие-то иллюзии долга передо мной, то всё - мы квиты, сказал он. Сказал и снова закрыл глаза, словно давая ей позволение уйти. Как будто она помогала ему из какой-то корысти и это его «мы – квиты» было возвращённым долговым векселем.
- Погоди, - сказала девчонка. – Никуда не уходи, я сейчас, - сказала она и убежала, насуплено озираясь. Она вернулась, запыхавшись, но он, похоже, даже не двинулся – проходящий мимо рабочий из вредности переехал тележкой его босую ступню, но парень лишь тяжело и замедленно поджал ногу, не издав ни звука. Напряжение, в котором он держал себя, жёстко скрученный на скале, спало, и эта безмятежность обернулась безразличием и апатией.
- Эй, - сказала девушка, присев рядом с ним на корточки. – Возьми. Я принесла тебе поесть.
Знакомым уже движением рифлёная бровь его поползла вверх.
- А ты что жрать будешь?
- Это я стащила, - беззаботно призналась она. – Не беспокойся.
Он открыл глаза и с жадностью, испугавшей девушку, воззрился на еду – кувшин воды, две булки с вяленым мясом, горсть тофу и овощей. Плечи его дёрнулись – но руки остались безвольно висеть, совершенно не слушаясь. На секунду он отвернулся, глядя на туман у противоположного веера, и на колючих скулах его играли злые желваки, потом глухо сказал.
- Поставь на землю.
Девушка уже послушно опустила на камни перед ним кувшин, но потом настороженно вскинула глаза
- Зачем? Ты что… с земли есть собираешься?
Он ничего не ответил, только на секунду ошпарил её взглядом – воспалённым и злым. Девушка задохнулась от негодования: она делала ему только добро, она помогла ему – чем она заслужила эту ненависть? Она жертвует временем, которое должна потратить на занятия, ради него – и что получила в ответ? Да к шабеллу, подумала девушка, ввернув бранное слово, значения которого не знала, но к нему громко и активно посылали надсмотрщики ленивых рабов. Что с ним мучаться! Её ещё ждут эти нудные древние труды, нисколько не понятные.
Вдруг она одна из вызубренных фраз всплыла в памяти. «Научись определять направление. Направление ветров, сторон света, дорог, ударов меча противника и прочего физического гораздо легче понять, чем направление человеческой души и чувств.»
И она замерла в начале движения, уже решив вскочить и уйти. Парень, всё так же не глядя на неё, просипел
- Можешь поставить и уйти, если противно.
Ненависть. Но к себе. «Гордость обращается в атаку первой, только если прикрывает беспомощность.»
- Ещё чего,- спокойно ответила она и поднесла к его лицу кувшин. – Давай, я подержу.
С минуту он смотрел на неё широко распахнутыми недоверчивыми глазами. Она разглядела, что глаза его не монотонно-серые – с чуть заметным зелёным отливом, тревожные волчьи глаза. Наконец он подался вперёд, и она наклонила горло кувшина – пока он пил, он не сводил с неё того же опасающегося взгляда, словно ждал, что она захохочет и выплеснет воду ему в лицо.
Потом она аккуратно подносила ему булки, которые он смачно обкусывал и глотал, почти не жуя, и затаённо улыбалась. «Величие человека измеряется по его отношению к слабым», звучало у неё в голове. «Только там, где не поругивается достоинство слабых существ и не высмеивается их беспомощность, правит воистину солнцеликий правитель.» Тихая, самовлюблённая гордость распирала её. Девушка светло улыбнулась жующему охраннику и принялась болтать, чтобы тишина не казалась напряжённой. Пару раз она случайно задевала кончиками пальцев его губ и поспешно отдёргивала руку. Она рассказывала, как сейчас живёт, как ей сложно и как много ей нужно выучить. Парень фыркнул, не раскрывая рта. Девчонка чуть не подпрыгнула от возмущения. Она начала пылко описывать трудность учёбы. Обидевшись на его насмешливый взгляд, она принялась цитировать самый сложный отрывок, какой к тому времени выучила и говорила, как заведённая кукла, до тех пор, пока он не проглотил последний овощ.
Тогда он привалился к скале и посмотрел на неё из-под полуприкрытых ресниц, опустив подбородок на плечо – довольный дворовый кот, укравший у богача сметану.
- Могла бы принести побольше, - с добродушной иронией протянул он. – я третий день не ем, в меня влезет.
- Много есть с голодухи вредно, - автоматически проговорила она наставление, но глаза её испуганно расширились. – А что, вас… не кормят?
- Тех, кто подчиняется, кормят, - равнодушно сказал головорез, дёрнув подбородком, чтобы отбросить упавшие на лоб спутанные пряди. Копна чёрных волос на его голове торчала в разные стороны разорённым вороньим гнездом.
Она напряжённо сглотнула и попыталась вновь перевести тему на свою учёбу. Тогда парень медленно, со смаком облизнул губы – губы, которых она только что касалась, - и этот жест показался ей вдруг неприличнее всех матерящихся полуголых людей, суетящихся вокруг. Поэтому она не сразу поняла, что он говорит – но вслушавшись, замерла с выпученными глазами. Грязный, полуживой бандит лениво, с лёгкой вальяжностью цитировал только что отчеканенный ею текст – без единой запинки, легко и свободно. Причём если она тараторила всё в одном тоне, то в его речи были интонации, акценты, выделение знаков препинания и абзацев. А ведь она сама, читая книгу, даже не понимала, зачем там эти абзацы нужны в философском тексте – они ведь не разделяют действия, везде одна и та же муть. Когда он закончил, жгучая зависть боролась в ней с изумлённым восхищением, и она смогла выдавить только
- Ну вот это ты… да-а…
Он покосился на неё, дёрнув уголком рта. Потом посмотрел прямо и жёстко – переливчатая зелень вновь стала гулкой сталью.
- Тебе пора идти, - сказал он ровно. – Нечего тебе тут делать.
- Но ты же так умён! Зачем ты отказался?
- Иди, а? – с какой-то тоскливой усталостью протянул он, отворачиваясь. – Надоела уже.
- Я могла бы читать тебе! Ты запомнишь и сдашь экзамен, и будешь свободен!
Он помолчал, сглотнул и растянул губы в сухой усмешке.
- Ну чего тебе от меня надо? Мужика тебе, что ли, не хватает?
Теперь настала её очередь молчать. Головорез смотрел на неё серьёзно и устало. Глубоко втянув воздух, она приподняла подбородок.
- Ну да, - спокойно ответила девушка. – я же выжить хочу. А даже если я отсюда выйду, что со мной будет в одиночку посреди чужой страны? Я буду читать тебе, если ты доставишь меня к отцу.
Он молчал несколько минут, потом поднял взгляд и хмыкнул
- Значит, нанимаешь?
- Ага, - она улыбнулась. – У тебя же такие великолепные рекомендации.

@темы: капель